История первая. Катерина

Чья-то теплая рука погладила меня по голове.

— Это ничего, миленькая. Скоро пройдет. Как говорится — не ты первая, не ты последняя, — голос у жещины был тихий и спокойный. — Первый раз, что ли абортилась? Я кивнула в ответ — мне не хотелось что-то кому-то объяснять. Пусть думает, что хочет.

Катерине — так звали мою собеседницу — было на вид лет 40. Осветленные волосы с проседью, широкое доброе лицо и натруженные руки без признаков маникюра. В, выцветшем махровом халатике и тапочках, она сидела на соседней кровати и ела вкусно пахнущие пирожки домашней выпечки, пытаясь отвлечь меня нехитрым рассказом о своей женской доле.

Ее история была скупа и прямолинейна, как и вся ее простая, без изысков, жизнь. В 16 лет уехала из родного села в город, хотела учиться — не поступила, устроилась на завод, вскоре замуж вышла за слесаря, родила двоих детей, а потом завод закрыли, и они с мужем остались без работы. «Пить он начал — сначала по праздникам, а потом у него каждый день был праздник. Выпьет — и спит целый день. А мы в общежитии жили заводском, его выкупила какая-то фирма, и жильцов стали потихоньку выселять. Я тогда беременная ходила — пришлось аборт сделать. Вернулась из больницы — маленькие есть просят, а дома денег даже на молоко нет. Устроилась дворником, чтобы из комнаты не выставили. Бывало, в пять утра встанешь — и давай махать метлой, чтобы успеть все, пока дети спят — потом же не дадут. И все бы ничего, только зимой тяжело — мороз, лед крошить вручную надо, а сил нет. И спать все время хотелось. Сейчас получше стало, мужа в ЖЭК пристроила — он у меня вообще-то работящий, мастер на все руки, когда трезвый. Так и живем...

Знаешь, я, когда первый раз аборт сделала, тоже так убивалась, жить не хотела, а потом ничего — привыкла. Все ж лучше, чем нищету плодить... Человек, он живучий, ко всему привыкает. Вот только врачи говорят, что нельзя мне больше аборты-то делать — стенки там стали, как папиросная бумага. А мужу что докажешь? Говорит — это твои бабьи заморочки. Потом, правда, прощения просит. Только зачем оно мне, это прощение, когда душа болит. Вернусь — гнать его буду от себя, сколько получится.

А ты обязательно в церковь пойди, свечку поставь. Грех отмаливать нужно. Глядишь, и полегчает... Боженька — он мудрый, он все поймет. Не со зла ведь на такое идешь. Была б возможность — я и десятерых бы вырастила. А так...»

— Барышни, обед! — громкий голос нянечки раздался в приоткрытую дверь палаты. — Кто ходячий — в столовую, кто не может — ждите. Раздам на кухне, потом принесу сюда.
Катерина и лежавшая на койке в углу женщина отправились на обед. В палате осталась еще одна девушка.